Вернись из полета [сборник 1979, худож. С. Л. Аристокесова] - Наталья Федоровна Кравцова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ухватившись за колья забора, я молча смотрела на отступавших. Они были в бою. Но почему они отступают? Я не понимала, и от этого становилось жутко. Мимо проехала двуколка с ранеными. Закусив губу, я прижалась лицом к шершавым кольям. Хотелось плакать.
Долго еще мне казалось: я слышу топот и стук колес по булыжнику… Вероятно, именно тогда я решила, что пойду воевать во что бы то ни стало.
…Фоминична качнула головой и тихо сказала:
— Ох, не видеть бы этого, не видеть…
Безвольно бросив руки, она горько качала головой, глядя на дорогу. Потом стала раскачиваться из стороны в сторону всем корпусом, приговаривая:
— Ох, не видеть бы…
— Мам, мам, — дернула ее девочка за юбку. Некоторое время она испуганно поглядывала то на мать, то на дорогу. Потом громко спросила: — А куда же они, мам? Они вернутся?
Никто ей не ответил.
Мы тоже «войска Южного фронта»
Ночью пришел приказ срочно улетать: к хутору подходили немецкие танки. Боевая работа была прервана, нам приказали лететь куда-то в юго-восточном направлении. У нас даже не оказалось карт нового района. Не успели запастись. Штурман полка так и сказала:
— Площадка, куда мы должны лететь, находится за обрезом карты…
Известно было только одно: на новом месте будут давать зеленые ракеты. И еще мы знали, конечно, курс, который нужно держать.
Улетали поспешно. Собиралась гроза. Густые тучи заволокли небо, сверкали молнии, освещая летную площадку, и весь хутор с острыми вершинами тополей, и поле. Все ближе гремел гром.
Непрерывно горел посадочный прожектор, и в его рассеянном свете клубилась пыль. Самолеты улетали в темноту, в непогоду.
Я летела с Ириной Себровой. Вместе со мной в задней кабине сидела наш техник Валя Шеянкина. Было тесно и неудобно. Напуганные громом и блеском молний, мы боялись шевельнуться. Я напряженно вглядывалась в темень, стараясь рассмотреть в окружавшей нас черноте зеленые огоньки ракет.
Через некоторое время самолет вышел из грозы — она осталась в стороне.
На новое место прилетели с рассветом. Утром, голодные, стали опустошать бахчи. Со зверским аппетитом ели незрелые арбузы. Воды поблизости не было, поэтому и умываться пришлось арбузным соком.
Потом прятали самолеты в станице, ставили их поближе к домам и деревьям. Рулили прямо по улицам. Пыль, поднятая самолетами, стояла в воздухе сплошным туманом, толстым слоем оседала на лицах.
Внезапно сбор. Быстро строимся.
Начальник штаба полка Ракобольская читает приказ Народного комиссара обороны. Читает ровным, бесстрастным голосом, стараясь не выдать своего волнения. Изредка она поднимает глаза и, продолжая говорить, скользит взглядом по нашим лицам. В глазах у нее недоумение.
Войска Южного фронта оставили Дон… Позорно, панически бегут… Тяжелая обстановка на юге страны… Ни шагу назад!..
Мы слушаем ужасные вещи. Страшные слова. Я чувствую, как стала ледяной струйка пота на спине. По телу забегали мурашки. На мгновение я закрываю глаза, и мне кажется, что сейчас грянет гром и небо расколется на части. Уже слышны далекие раскаты, они приближаются…
Но ничего не происходит. Открыв глаза, я вижу все ту же тихую улицу, следы колес на мягкой пыли и покосившийся плетень. Из-за плетня с любопытством глядят на нас полосатые арбузы.
Ракобольская кончила читать.
В полном молчании мы стоим усталые, голодные и плачем. Мы ведь тоже «войска Южного фронта»…
Трудными дорогами
Лето 1942 года было в разгаре. Наши войска отступали. Шли на юг по пустынным Сальским степям, выжженным солнцем, по местности настолько голой и ровной, что негде было укрепиться, не за что зацепиться. Казалось, подуй ветерок, стронь с места перекати-поле — и покатится оно без остановки от Дона до самого Ставрополя.
Эти степные просторы облегчали действия немецких танков. Они быстро двигались по дорогам, настигая нашу пехоту, отрезая ей пути отступления.
…Приказ срочно перебазироваться на новую точку был получен только к вечеру. Полк быстро снялся с места. Сначала уехал наземный эшелон — машины с техническим составом и штабом, потом улетели самолеты, перегруженные до отказа, увозя в задней кабине по два человека.
На аэродроме осталось два самолета. Один из них с неисправным мотором. С другим задержались две летчицы и штурман, которые ждали, когда будет устранена неисправность, чтобы улететь, захватив с собой оставшихся.
Мотором занимались инженер полка Соня Озеркова и техник Глаша Каширина. Быстро темнело. При свете карманных фонариков они пытались что-то исправить. Глаша поглядывала на дорогу — не едет ли машина с запчастями, специально вызванная из мастерских.
Дорога, проходившая через хутор, уже несколько часов была запружена отступающими войсками. По тому, как они спешили, как в панике метались на небольшом мостике люди, повозки, лошади, ясно было, что немцы где-то недалеко.
Наконец прибыла полуторка, которой пришлось ехать окольными дорогами. С ней — техник из ремонтных мастерских. Снова осмотрели мотор, попробовали что-то сменить. Обнаружилась новая неисправность, которую нельзя было ликвидировать на месте. Требовался основательный ремонт в мастерских, а мастерские находились где-то в пути. Они снялись с последней стоянки, не успев развернуться.
Потеряв надежду исправить мотор, стали думать, что делать с самолетом. Нужно было спешить. Соня, инженер полка, была здесь старшей, и на нее ложилась вся ответственность. Она искала выход, но не находила. С кем посоветоваться? Все уехали, улетели… Сейчас улетит последний самолет: летчицам здесь больше делать нечего.
Она позвала девушек.
— Можете улетать. Мотор починить нельзя.
— А как же вы? Места нет…
— Мы с Кашириной поедем на машине. Вот с ними. — Соня кивнула на шофера и техника.
Через минуту самолет взлетел.
Соня напряженно думала. Бросить самолет нельзя: он достанется немцам. Значит, сжечь? На это страшно было решиться. Но больше она ничего не могла придумать. Она почувствовала, что руки вспотели и в голове полный туман, путаются мысли.
Все стояли и ждали, что́ она скажет. Наконец Соня спросила сиплым, чужим голосом:
— Сарьян, спички есть?
Глаша испуганно посмотрела на нее.
— Есть, — ответил техник.
— Давай… поджигай…
— Ясно, — сказал тот как ни в чем не бывало и нырнул под самолет.
Соня
